Так-то

Поздравляем!!! Вы - социал-демократ

Вы социал-демократ. Пусть эти маньяки попрекают Вас ревизионистом Бернштейном и ренегатом Каутским - Вы все равно будете бороться за благо народа. Богатеи должны раскошелиться и оплатить простым людям лечение, учебу детей и походы по музеям. Попирать права малого человека Вы не позволите никому. Нацисты, обслуживающие монополистов, пускай заткнутся - права и свободы мы предоставим всем, кто хоть немножко похож на человека и умеет связать пару слов на нашем языке. И всего этого мы добьемся без насилия - завоеванием большинства в парламенте. А если кто рискнет посягнуть на права народа - тут-то он и узнает, что мы умеем держать в руках не только листовки и газеты, но и винтовки.

Пройти тест

@темы: еще что-то

---

так-то

НЕВЕРОМЕР

Тест определил, что наиболее близким для вас типажом является:

Агностик: 67%
Агностики серьезно рассматривают возможность того, что они неправы в своем решении относительно существования или несуществования бога. Они скептичны до умопомрачения, при этом чаще всего не смеют полностью отбрасывать даже самые нелепые доказательства.

Остальные типажи:

Воинствующий атеист: 0%
Теист: 50%
Апатеист (равнодушный атеист): 42%
Духовный атеист: 42%
Научный атеист: 25%
Озлобленный атеист: 17%


Пройти тест!

@темы: и вам того же, еще что-то, из графы "заметки"

---

Так-то!

11.10.2010 в 20:39

Пишет  Тунлипухи:

— Господин Киссинджер! Что такое “челночная дипломатия”?
— О! Это универсальный метод! Поясню на примере. Вы хотите методом челночной дипломатии выдать дочь Рокфеллера замуж за простого парня из русской деревни.
— Это невозможно! Каким образом?
— Очень просто. Я еду в русскую деревню, нахожу там простого парня и спрашиваю: “Хочешь жениться на американке?” Он: “У нас и своих девчонок полно”. Я: “Да. Но она дочь миллиардера”. Он: “О! Это меняет дело”. Тогда я еду в Швейцарию на заседание правления банка. Спрашиваю: “Вы хотите иметь президентом ядреного сибирского мужика?”
— Фу - говорят в банке.
— А если он при этом будет зятем Рокфеллера?
— О! Это меняет дело!
Еду к Рокфеллеру. Спрашиваю:”Хотите иметь зятем русского мужика?” Он: “У нас в семье все финансисты!” Я: “А он как раз президент Швейцарского банка!” Он: “О! Это меняет дело! Сюзи! Пойди сюда. Мистер Киссинджер нашел тебе жениха. Это президент Швейцарского банка!” Сюзи: “Эти финансисты все дохляки!” Я: “Да! Но этот ядреный сибирский мужик”.

@темы: (с)

---

Как я люблю это делать.

Именно это!
Постоянно если удается начало, конец выйдет смазанным, если начало среднее, обязательно получится хороший конец =(

@темы: (c) это все мое, родное, да, и вам того же, еще что-то

---

А вы говорите Сталин, Сталин...

02.10.2010 в 23:16

Пишет  Гоблин_из_Ейска:

Интересный факт
Генерал Улисс Грант, командующий армией северян в гражданской войне 1861-1865 годов, уничтожал целые селения непокорных южан. Однажды на вопрос подчиненных, следует ли убивать жителей одного из маленьких городков на Юге, среди которых были и дети, последовал ответ: "Из тлей вырастают вши". После такой знаменательной фразы все 273 человека, включая 84 ребенка, были расстреляны солдатами янки... Позднее Грант дважды избирался президентом США, а портрет его до сего дня украшает 50-долларовую купюру.
(с)

@темы: (с), еще что-то, зло и дешево

---

гм!

Снилась обувь. Шесть пар, подаренных другом. Вообще сны сняться уже день четвертый, или пятый подряд... Так странно, так приятно. Из тех шеси пар неудобную и маловатую для меня я выкинул,выбрал приличные туфли и пару кроссовок, помню, как прыгал, проверяя, удобны ли последние, перед зеркалом. Гм, гм. (прочитав все сонники)

@музыка: Whitey - Stay on the outside

@темы: и вам того же, еще что-то

---

ППКС.

Луций Анней Сенека
Нравственные письма к Луцилию

88. Письмо LXXXVIII

Сенека приветствует Луцилия!

Ты желаешь знать, что я думаю о свободных науках и искусствах. Ни одно из них я не уважаю, ни одно не считаю благом, если плод его деньги. Тогда они – продажные ремесла и хороши до тех пор, пока подготавливают ум, не удерживая его дольше. На них следует задержаться, лишь покуда душа не в силах заняться ничем важнее; они – наше ученье, а не наша работа.

Почему они названы свободными, ты видишь сам: потому что они достойны свободного человека. Впрочем, есть только одно подлинное свободное искусство – то, что дает свободу: мудрость, самое высокое, мужественное и благородное из них, а все прочие – пустяки, годные для детей. Неужто ты веришь, будто в них есть какое-то благо, хотя сам видишь, что нет людей ниже и порочнее их учителей? Все эти вещи нужно не все время учить, а однажды выучить. Некоторые полагали нужным разобраться, можно ли благодаря свободным искусствам и наукам стать человеком добра. Но они и не сулят этого, и даже не притворяются, будто знают такое!

Грамматик хлопочет только о нашем уменье говорить, а пожелай он пойти дальше, – займется историей или стихами, если раздвинет свои границы так, что шире некуда. Но пролагается ли дорога к добродетели объясненьем слогов, тщательностью в выборе слов, запоминаньем драм, правил стихосложенья, разновидностей строк? Это ли избавляет нас от боязни, искореняет алчность, обуздывает похоть? Перейдем к геометрии, к музыке: и в них ты не найдешь ничего такого, что наложило бы запрет на страх или алчность. А кому он неведом, для того все знания тщетны.

Нужно посмотреть, учат ли эти наставники добродетели; если не учат, то им нечего преподать; если учат, то они философы. Ты хочешь убедиться, что они на уроках и не думают учить добродетели? Взгляни, до чего ученье каждого не похоже на ученья остальных! А учи они одному и тому же, разнобоя бы не было.

Они бы тебя убедили даже в том, что Гомер был философом, если бы не опровергали этого своими же доводами. Ведь они превращают его то в стоика, одобряющего только добродетель и бегущего наслаждений, от честности не отступающего даже ради бессмертия; то в эпикурейца, восхваляющего покой в государстве, проводящего жизнь в пирах и песнях; то в перипатетика, устанавливающего три рода благ; то в академика, твердящего, что нет ничего достоверного1. Ясно, что ничего такого у него нет, раз есть все разом, – потому что учения эти между собою не совместимы. Но уступим им Гомера-философа. Он, видимо, стал мудрецом до того, как узнал о стихах; будем же и мы лучше учиться тому, что сделало Гомера мудрецом.

А спрашивать у меня, кто был старше – Гомер или Гесиод, такое же пустое дело, как разузнавать, почему Гекуба, хотя и была младше Елены2, выглядела старой не по возрасту. И не пустое ли, по-твоему, дело – исследовать возраст Патрокла и Ахилла?

Будешь ли ты доискиваться, где блуждал Улисс, вместо того чтобы положить конец собственным заблуждениям? Нет времени слушать, носило ли его между Италией и Сицилией или за пределами известного нам мира. Да и не мог он на таком малом пространстве скитаться так долго. Душевные бури швыряют нас ежедневно, из-за собственной негодности мы терпим все Улиссовы беды. И красота прельщает наше зренье, и враг грозит; здесь – свирепые чудовища, лакомые до человеческой крови, там – коварный соблазн, привлекающий слух, и все разнообразье бед. Научи меня, как любить родину, жену, отца, как плыть к этой столь честной цели даже после кораблекрушенья.

Зачем ты доискиваешься, была ли Пенелопа вправду целомудренна3, или обманула свой век? Подозревала ли она, что видит Улисса еще прежде, чем узнала наверное? Лучше объясни мне, что такое целомудрие, и какое в нем благо, и в чем оно заключено – в теле или в душе?

Перейду к музыке. Ты учишь меня, как согласуются между собою высокие и низкие голоса, как возникает стройность, хотя струны издают разные звуки. Сделай лучше так, чтобы в душе моей было согласие и мои помыслы не расходились между собою! Ты показываешь мне, какие лады звучат жалобно; покажи лучше, как мне среди превратностей не проронить ни звука жалобы!

Геометрия учит меня измерять мои владенья; пусть лучше объяснит, как мне измерить, сколько земли нужно человеку! Она учит меня считать, приспособив пальцы на службу скупости; пусть лучше объяснит, какое пустое дело эти подсчеты! Тот, чья казна утомляет счетоводов, не счастливее других; наоборот, как был бы несчастен владелец лишнего имущества, если бы его самого принудили сосчитать, сколько ему принадлежит!

Какая мне польза в умении разделить поле, если я не могу разделиться с братом? Какая мне польза до тонкости подсчитать в югере каждый фут и не упустить ни одного, ускользнувшего от межевой меры, если я только огорчусь, узнав, что сильный сосед отжилил у меня кусок поля? Меня учат, как не потерять ничего из моих владений, а я хочу научиться, как остаться веселым, утратив все.

"Но меня выживают с отцовского, с дедовского поля!" – А до твоего деда чье это поле было? Можешь ты объяснить, какому оно принадлежало – пусть не человеку, а племени? Ты пришел сюда не хозяином, а поселенцем. На чьей земле ты поселенец? Если все будет с тобою благополучно, – у собственного наследника. Правоведы утверждают, что общественное достояние не присваивается за давностью владения; а то, что ты занял, то, что называешь своим, общее достояние и принадлежит всему роду человеческому.

Замечательная наука! Ты умеешь измерить круг, привести к квадрату любую фигуру, какую видишь, называешь расстоянья между звездами, нет в мире ничего, что не поддалось бы твоим измереньям. Но если ты такой знаток, измерь человеческую душу! Скажи, велика она или ничтожна! Ты знаешь, какая из линий прямая; для чего тебе это, если в жизни ты не знаешь прямого пути?

Перейду к той науке, которая похваляется знанием неба, которой известно,

... Отходит куда Сатурна звезда ледяная
И по каким из кругов вращается пламень Килленца4.

Для чего нам это знание? Чтобы тревожиться, когда Сатурн и Марс окажутся в противостоянии или когда Меркурий зайдет вечером на виду у Сатурна? Лучше мне заучить, что они, где бы ни были, всегда благоприятны и не могут измениться.

Их ведет по непреложным путям извечный порядок судеб, они движутся по установленной череде смен и либо управляют всеми событиями, либо предвещают их исход. Но если в них причина всего, что бы ни случилось, какой толк знать то, чего нельзя изменить? А если они все предуказывают, – какая польза в предвиденье неизбежного? Знай, не знай, – все равно случится.

Если ты будешь следить за солнечным зноем и сменой
Лун, чередой проходящих, тебя никогда не обманет
Завтрашний день, не введут в заблужденье прозрачные ночи.5

Но и так все в достаточной мере и сверх нее предусмотрено, чтобы я был застрахован от козней.

"Разве не обманет меня наступающий час? Ведь обманывает все, что застигает врасплох ничего не ведающего". 'Что будет, я не ведаю, а что может быть, – знаю. И ничто не приведет меня в отчаянье, ибо, я жду всего, а если что меня минует, я считаю это за удачу. Наступающий час обманет меня, если пощадит; да и этим не обманет: ведь если я знаю, что все может случиться, то знаю также, что не все случится непременно. Потому я жду удачи, но готов и к бедам.

Тебе придется смириться, если я тут сойду с предписанного тобою пути. Ведь ты не заставишь меня отнести к свободным искусствам то, чем занимаются живописцы или же ваятели, мраморщики и другие прислужники роскоши. И борцов, у которых вся наука – масло да пыль, я изгоняю из числа тех, кто занят свободными искусствами, – не то мне придется принять туда и составителей мазей, и поваров, и всех прочих, приспособивших свой ум к нашим наслажденьям.

Скажи мне, прошу, что общего со свободой имеют эти блюющие натощак толстяки с ожиревшим телом и отощавшей, одряхлевшей душою? И неужто мы будем считать свободным искусством все, в чем упражнялась, не присев, молодежь во времена наших предков: метанье копья, удары колом, верховая езда, владенье мечом? Они не учили детей тому, чему учатся, не двигаясь. Но ни то, ни другое не учит добродетели и не вскармливает ее. Что толку править конем и удерживать его бег уздою, покуда тебя самого несут необузданные страсти? Что толку побеждать в борьбе и в кулачном бою, когда тебя самого побеждает гнев?

"Так что же, свободные искусства и науки ничего не дают нам?" – Дают, и много, но не для добродетели. Ведь и те ручные ремесла, что всеми признаны за низкие, оснащают жизнь многим, но к добродетели не имеют касательства. "Для чего же мы образовываем сыновей, обучая их свободным искусствам"? – Дело не в том, что они могут дать добродетель, а в том, что они подготавливают душу к ее восприятию. Как начала, у древних именовавшиеся грамотой и дающие мальчикам основы знаний, хотя не научают их свободным искусствам, но готовят почву для обучения им в скором времени, так и свободные искусства, хотя и не ведут душу к добродетели, но облегчают путь к ней.

Посидоний различает четыре вида искусств: будничные и низкие, потешные, детские и свободные. Будничные – это ручные ремесла, занятые всем тем, чем оснащается жизнь; они даже и не прикидываются благородными или почтенными.

Потешные – это те искусства, чье назначение услаждать глаз и слух. К ним можно причислить и изобретение всякого рода приспособлений6, вроде помостов, которые сами собой поднимаются, настилов, бесшумно растущих ввысь, – всего, что служит для внезапных перемен, когда то, что было сплошным, разверзается" края провала по собственному почину сходятся, возвышение понемногу понижается. Такие вещи поражают взоры невежд, по незнанью причин удивляющихся всему неожиданному.

Детские, имеющие нечто общее со свободными, – это те искусства, которые у греков называются ?????????, а у нас – свободными. Единственные же поистине свободные или даже, вернее сказать, дающие свободу искусства это те, что пекутся о добродетели.

Поскольку одна часть философии, продолжает Посидоний, занимается природой, другая – нравами, третья человеческим разумом, постольку и вся толпа свободных искусств притязает занять в ней место. Когда дело идет о вопросах естествознания, философия опирается на свидетельство геометрии, которая, стало быть, есть часть того, чему она помогает.

Но ведь многое нам помогает, не будучи частью нас самих; а будь оно нашей частью, помощи от него бы не было. Пища подспорье телу, но не его часть. Услуги геометрии кое-что нам дают" но философии она нужна так же, как ей самой кузнечное дело7; однако оно – не часть геометрии, как и геометрия – не часть философии.

Кроме того, у каждой из них – свои пределы. Мудрец исследует и познает причины естественных явлений, геометр отыскивает и высчитывает их число и меру. Каков незыблемый порядок небесных тел, какова их сила и природа, – все это знает философ; а кто высчитывает их движенье и возврат, кто собирает наблюдения над тем, как они восходят и заходят, а порой являют вид стоящих на месте, хотя небесным телам стоять и нельзя, тот математик.

Пусть мудрец знает, по какой причине в зеркале возникает отражение; геометр же может сказать, как далеко должен отстоять предмет от отражения и какое отражение дает та или другая форма зеркала. Что солнце огромно, докажет философ; какова его величина, укажет математик, который пользуется в работе неким опытом и навыком, но должен, чтобы работать, заимствовать некие основные положения. А если основы искусства – заемные, оно несамостоятельно.

Философия ничего не ищет на стороне, свое здание она возводит от земли. Математика, так сказать, занимает поверхность, она строит на чужой земле8, берет со стороны те начала, благодаря которым достигает дальнейшего. Если бы она шла к истине сама по себе, если бы могла обнять весь мир и всю природу, тогда я сказал бы, что она много дает человеческой душе, ибо, помышляя о небе, та сама растет и вбирает нечто свыше.

Лишь одно делает душу совершенной: незыблемое знание добра и зла [которое доступно только философии]9 – ведь никакая другая наука добра и зла не исследует.

Переберем по одной добродетели. Храбрость есть презрение ко всему страшному; она пренебрегает внушающим ужас и склоняющим под иго нашу свободу, бросает ему вызов, переламывает его. Так неужто ее закаляют свободные искусства? Верность есть святейшее благо человеческого сердца, ее никакая необходимость не принудит к обману, никакая награда не совратит. Она говорит: "Жги, бей, убивай – я не предам! Чем сильнейшая боль будет выпытывать тайны, тем глубже я их скрою". Могут ли свободные искусства и науки сделать нас такими? Воздержность умеряет наслажденья; одни она с ненавистью изгоняет, другие соразмеряет и сокращает до здорового предела, никогда не приближаясь к ним ради них самих. Она знает, что лучшая мера для всего желанного – взять не сколько хочется, а сколько необходимо.

Человеколюбие запрещает быть надменным с товарищами, быть скупым, оно и в словах, и в делах, и в чувствах являет всем мягкость и ласковость, ничью беду не считает чужою, свое благо любит больше всего тогда, когда оно служит на благо другому. Неужели свободные искусства учат нас таким нравам? Нет, – так же как и простоте, скромности и умеренности; так же как довольству малым и бережливости; так же как милосердию, оберегающему чужую кровь не меньше своей и знающему, что человек не должен пользоваться силами другого человека расточительно.

"Но если вы согласны, что без свободных искусств и наук не достичь добродетели, то как же вы утверждаете, будто они ничего для добродетели не дают?" – Без пищи тоже не достичь добродетели, хотя пища к добродетели касательства не имеет. Древесина ничего не дает кораблю, хотя корабли бывают только из дерева. Нет причин, повторяю, думать, будто вещь получается с помощью того, без чего она получиться не может.

Можно сказать и так: добродетель достигается и помимо свободных искусств; хотя добродетели и надо учиться, учатся ей не через их посредство. Почему я должен считать, что не знающий грамоты не может стать мудрым, как будто мудрость вся в грамоте? Она преподается на деле, а не на словах, и я не уверен, не будет ли память крепче без всякого внешнего подспорья.

Мудрость велика и обширна, ей нужно много простора; надо выучить все о делах божеских и человеческих, о прошлом и о будущем, о проходящем и о вечном, о времени, – а о нем одном, ты сам видишь, сколько есть вопросов? Первый – есть ли оно само по себе нечто? Потом было ли что-нибудь до времени, без времени? Возникло ли оно вместе с миром? Или прежде возникновения мира, поскольку было нечто, было и время?

И об одной только душе нет числа вопросам: откуда она? какова она? когда возникает? как долго существует? переходит ли с места на место, меняет ли обиталища, перебрасываемая во все новые виды одушевленных существ? или ей суждено только однократное рабство, а потом, отпущенная на волю, она бродит по вселенной? телесна она или нет? что она будет делать, когда мы перестанем быть ее орудиями? как она воспользуется свободой, когда убежит из здешней темницы? забудет ли прежнее? познает ли себя, лишь расставшись с телом и удалившись ввысь?

Какую бы часть божественных и человеческих дел ты ни взял, тебя утомит несметное обилие вещей, требующих исследованья и заучиванья. Чтобы все они, огромные и многочисленные, могли найти свободный приют, следует изгнать из души все лишнее. В такую тесноту добродетели не залучить: великому нужен широкий простор. Все вон! Пусть сердце будет свободно для нее одной!

"Но ведь знание многих наук приятно". – Нет, из каждой надлежит нам запомнить лишь столько, сколько необходимо. По-твоему, порицанья заслуживает тот, кто копит лишнее и хвастливо выставляет в доме драгоценные вещи, но не заслуживает загромождающий свой ум ненужной утварью всяческих наук? Стремиться знать больше, чем требуется, это тоже род невоздержности.

К тому же погоня за свободными искусствами и науками делает людей докучными, болтливыми, назойливыми и самодовольными; заучив лишнее, они из-за этого неспособны выучить необходимое. Грамматик Дидим написал четыре тысячи книг10. Я пожалел бы и того, кто прочел столько лишнего! В одних книгах исследуется, где родина Гомера, в других – кто истинная мать Энея, в третьих – чему больше предавался в жизни Анакреонт, похоти или пьянству, в четвертых – была ли Сафо продажной распутницей, и прочие вещи, которые, знай мы их, следовало бы забыть.

Вот и говори теперь, что жизнь не долга. Но если ты возьмешь наших, я и тут покажу тебе много такого, что надо бы отрубить топором.

Большой траты времени, большой докуки для чужих ушей стоит похвала: "Вот начитанный человек!" Будем же довольны названием попроще: "Вот человек добра!"

Неужто мне развертывать летописи всех племен, отыскивая, кто первым стал писать стихи, высчитывать без календаря, сколько лет прошло между Орфеем и Гомером, узнавать все глупости, которыми Аристарх испещрил чужие стихи11, губить свой век на подсчет слогов? Неужто мне не отводить глаз от песка геометров? Настолько ли я позабуду спасительное изречение: "Береги время!"? Все это я буду знать, – а чего не узнаю?

Грамматик Апион12, который во времена Гая Цезаря колесил по всей Греции и в каждую общину был принят во имя Гомера, говорил: "Гомер исчерпал оба своих предмета в "Илиаде" и в "Одиссее" и присоединил к своему труду начало, охватывавшее всю Троянскую войну". А доказательство он приводил такое: "Поэт намеренно поставил в начале первого стиха две буквы, содержащие число книг"13.

Пусть знает такие вещи тот, кто хочет быть всезнайкой и не желает подумать, сколько времени отнимет у тебя нездоровье, сколько – дела, общественные и частные, сколько – дела повседневные, сколько – сон? Измерь свой век! Не так уж много он вмещает!

Я говорил о свободных искусствах, – но сколько лишнего есть у философов! Сколько такого, что и не может пригодиться! И философы опускались до разделения слогов, до изучения свойств союзов и предлогов, и философы завидовали грамматикам и геометрам. Все, что было лишнего в их науках, они перенесли в свою. Так и вышло, что говорить "ни умели с большим тщанием, чем жить.

Послушай, как много зла в чрезмерной тонкости и как она враждебна истине! Протагор говорит, что утверждать и то, и другое можно одинаково о каждой вещи, в том числе и о том, каждая ли вещь позволяет утверждать о ней и то, и другое. Навсифан14 говорит: все, что кажется нам существующим, существует в такой же мере, как и не существует.

Парменид говорит: все, что нам кажется, не отличается от единого. Зенон Элейский15 камня на камне не оставил от всех сложностей, сказав: ничего не существует. К тому же примерно приходят и последователи Пиррона, и мегарцы, и эритрейцы16, и академики, которые ввели новое знание – о том, что мы ничего не знаем.

Брось все это в ту же кучу ненужностей, что и многое из свободных искусств! Те преподают мне науку, от которой не будет пользы, а эти отнимают надежду на всякое знание. Но уж лучше знать лишнее, чем ничего не знать. Они не идут впереди со светочем, направляя мой взгляд к истине, – они мне выкалывают глаза. Если я поверю Протагору, в природе не останется ничего, кроме сомнения; если Навсифану, достоверно будет только то, что нет ничего достоверного; если Пармениду, – останется только единое, если Зенону, – и единого не останется.

Но что такое и мы сами, и все, что окружает нас, питает, держит на себе? Вся природа оказывается тенью, или пустой или обманчивой. Нелегко мне сказать, на кого я сержусь больше: на тех ли, что объявляет нас ничего не знающими, или на тех, кто и возможности ничего не знать нас лишает.

Будь здоров.

@темы: да, (с), и вам того же, ниипацо-три-дня-и-три-ночи, еще что-то, зло и дешево, из графы "заметки"

---

Вспомнился Антон Павлович.

А.П. Чехов о творчестве
«И народные театры и народная литература – всё это глупость, всё это народная карамель. Надо не Гоголя опускать до народа, а народ подымать к Гоголю».
«Не сомневаюсь, занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность; они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня, как для писателя, может понять только тот, кто сам врач…»
«Если человек присасывается к делу, ему чуждому, например, к искусству, то он, за невозможностью стать художником, неминуемо становится чиновником. Сколько людей таким образом паразитирует около науки, театра и живописи, надев вицмундиры!».
«Приготовляю материал для третьей книжки. Черкаю безжалостно. Странное дело, у меня теперь мания на всё короткое. Что я ни читаю – своё или чужое, всё представляется мне недостаточно коротким».
«Я думаю, что если бы мне прожить еще 40 лет и во все эти сорок лет читать, читать и читать и учиться писать талантливо, т.е. коротко, то через 40 лет я выпалил бы во всех вас из такой большой пушки, что задрожали бы небеса».
«Краткость – сестра таланта».
«Прежде, когда я не знал, что меня читают и судят, я писал безмятежно, словно блины ел; теперь же пишу и боюсь…»
«Я занят, занят по горло: пишу и зачеркиваю, пишу и зачеркиваю».
«Малописание для пишущего так же вредно, как для медика отсутствие практики».
«Понятно, когда я пишу: «человек сел на траву»; это понятно потому, что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду». - последнее из письма к Горькому.

Об А.П. Чехове
Л. Толстой: «Чехов – это Пушкин в прозе».
Л. Толстой: «Читая Чехова, я смеюсь, радуюсь, восхищаюсь… Вот определение таланта».
Л. Толстой: «Это был несравненный художник… Да, да… именно несравненный художник жизни. И достоинство его творчества то, что оно понятно и сродни не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще».
М. Горький: «Чехов, как стилист, единственный из художников нашего времени, в высокой степени усвоивший искусство писать так, «чтобы словам было тесно, мыслям – просторно».
М. Горький: «В рассказах Чехова нет ничего такого, чего не было бы в действительности. Страшная сила его таланта именно в том, что он никогда ничего не выдумывает от себя, не изображает того, «чего нет на свете…».
К. Станиславский: «Чехов – неисчерпаем, потому что, несмотря на обыденщину, которую он будто бы всегда изображает, он говорит всегда, в своем основном, духовном лейтмотиве, не о случайном, не о частном, а о Человеческом с большой буквы».
В. Немирович-Данченко: «Искусство Чехова – искусство художественной свободы и художественной правды».
Б. Шоу: «В плеяде великих европейских драматургов – современников Ибсена – Чехов сияет, как звезда первой величины, даже рядом с Толстым и Тургеневым».
Г. Грин «…Только что снова перечитал книгу рассказов Чехова и, как всегда, «Даму с собачкой», Чехов мне ближе всех остальных русских писателей, включая Толстого и Тургенева».
Я. Ивашкевич: «Больше всех я люблю двух русских писателей: Л. Н. Толстого и А. Чехова. Но если к Толстому я отношусь как к недосягаемому образцу писательского искусства, как к патриарху всемирной литературы, то мое отношение к Чехову более интимно. Оно проникнуто глубокой любовью, я его люблю как брата. Конечно, он тоже является недосягаемым образцом, но его я не боюсь…».

@темы: (с), еще что-то, зло и дешево, из графы "заметки"

---

Шапки долой!

«Прекрасным майским утром стройная амазонка на великолепном гнедом скакуне неслась среди цветов по аллеям Булонского леса...»
А. Камю - Чума.

@темы: и вам того же, еще что-то

---

Палюбому.

14.09.2010 в 00:46

Пишет  Killi Rum:

13.09.2010 в 23:47

Пишет  bukreja:

Пишут много всяких разных людей.

Это - пост счастья.

Каждому, прочитавшему его, будет счастье. Много и просто так.

@темы: да, еще что-то

---

22.09.2010 в 16:59

Пишет  Vivre Sur Reves:

Когда бы мог весь мир узнать,
Что жизнь с надеждами, мечтами —
Ничто иное как тетрадь,
С давно известными стихами.
(с) М. Ю. Лермонтов.

---

Вечерний репортаж.

Сейчас девять-сорок, для кого-то только начало дня, но я уже вернулся домой с дружеской посиделки. По пути моросил мелкий дождь, было мало людей, не считая местного этноса, и фонари согревали мою ранимую душу. Я люблю ездить, особенно - в троллейбусах (здесь у меня есть только они, автобусы и маршрутки), особенно - вечером или в дождь,особенно - долго. К тому же, во мне плескалась бутылка темного непонятного пива, которое на немецком было обозвано "Францисканцем", и мысли мои блуждали в тенях ускользающего дня. Особенно я люблю, когда в троллейбусах еще едут девушки, особенно - красивые, но их не было, и я смотрел в окно, и придумывал фразы для этого поста, моментально забывал их и даже не думал, что снова ударюсь в хемингуэевское "Прощай, оружие!". Вместе с линиями дорожной разметки меня посещали дешевые, пятикопеечные метафоры, которые казались мне гениальными, как сейчас, и ускользали обратно во тьму города.
Когда на остановке кто-то выходил - а это было однажды, и вышли двое мужчин, одного я посчитал пьяным. Потом я подумал, что все выпившие люди принимают других за пьяных, просто потому что они не хотят быть одинокими. Потом я подумал, что это надо запомнить, и это единственное, что я действительно запомнил из поездки, которую я люблю. Нет, стойте! у своей остановки я вспомнил, как неделю назад возвращался пьяным домой в такси, и вспомнил, что ничего об этом не помню. Единственное воспоминание - протянутый утром охранником ученический билет, который я, видимо, выронил, выходя из такси. Для справки - утром я бегал за кефиром, привет Леше.
Я думал, что обязательно надо сделать что-то полезное. Я был удовлетворен - и мне очень хотелось что-то сделать полезное. Было поздно мыть полы, сочинение по литературе отпадало, оставались загаженные неделю назад (да, тогда же) кроссовки. Я поднимался по лестнице, по ушам долбил Sum 41, и при одном взгляде я утвердился в мысли, что все-таки напишу этот пост. Не ишите особых идей, интересного сюжета, пачка дешевого эрзаца, выплюснотого в килобайты. Всегда мечтал изображать бессмысленные, беспочвенные, безначально-конечные, но красивые зарисовки, этих фонарей, этих улиц, этого города ночью, этого пьяного шума в голове, этих постоянно ускольщающих мыслей. Потом меня, пожалуй, будет тошнить от всех громких фраз, какой-то чрезмерной аффектировки и наигранности, но все это неважно, неважно, все это так...
Я поднимаюсь по лестнице и закрываю за собой дверь, и долго смотрю в свое отражение.

@темы: (c) это все мое, родное, да, ниипацо-три-дня-и-три-ночи, еще что-то, зло и дешево, из графы "заметки"

---

Так-то, пусть и от лица женского пола.

Когда я рассказывала о своих унылых жизненных принципах благочестивым друзья мужского пола, они, обычно, хватались за головы и причитали, что я ВСЕГДА буду одна. И мне стоит уже начать учиться вязать и подумать о породе кошек, которых я заведу в старости.

Дело в том, что я предпочитаю нормальные отношения. То есть без гнусных человеческих игр, вроде «ага, она не брала трубку, а теперь я не буду!» или «скажу, что цветы мне подарил коллега, пусть поревнует хахаха». Свободной любви не бывает, а «ничего не обещают» и «заранее честно предупреждают, что ничего не должны» люди, которые вас не любят. Не сомневайтесь, это именно так. Мне не нравится держать человека в постоянном напряжении «в любой момент ты можешь потерять меня, я такая ветреная особа!111», и я не хочу, чтобы так поступали со мной. Я не признаю маленькой мести «не буду-ка я брать трубку», и.т.д. Мне не понять самозабвенной дружбы с бывшими бойфрендами и герлфрендами, потому что «Нельзя говорить: „Привет, моя дорогая!“ женщине, которой шептал Бог знает что. Не звучит...» © Довлатов. Да, у меня не бывает скандалов и интриг, недельных ссор и примирений как в немецких фильмах, но я засыпаю спокойно, я иду домой с радостью и, главное, не чувствую себя униженной «свободными» отношениями, потому что ни один здравомыслящий человек не захочет, чтобы кто-то хотел свободы от него.

Самое интересное, что, ни одно пугающее пророчество относительно моей грядущей одинокой 18-летней, 21-летней, 22-летней старости не сбылось. Я говорила «не дам поцелуя без любви!» на полном серьезе, и никто не смел надо мной посмеяться. Я говорила, что никогда не изменю и жду того же, но никто не назвал меня рабом стереотипов. Наконец я предупреждала, что, если мне совершенно точно нет места в будущем, но «пару месяцев на море мы можем отлично повеселиться», ни о каком настоящем речи быть не может. Однако и при этом не была одна.

Поэтому мне очень жаль людей, которым приходится наступать на горло своим нормальным человеческим ценностям, потому что кто-то успел их убедить, что раз все хотят отчаянно блудить с тремя партнерами сразу, то это с ними, а не с тем, кто мечтает об этом, что-то не так. Ведь, написав, «ты лучше голодай, чем что попало ешь и лучше будь один, чем вместе с кем попало», Омар Хайам забыл упомянуть, что, следуя этому принципу, один-то скорее всего и не будешь.

(с)

@темы: да, (с), еще что-то

---

Да!

Сделал дедушкины часы. Весь пафос спрятал вниз, ну его.
Порадуйтесь за меня.

@музыка: Diary of Dreams - Colorblind.

@темы: да, и вам того же, еще что-то

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Так-то!

14.09.2010 в 09:35

Пишет  Мифриль:

"Прокатят века, - школьники будут скучать над историей наших потрясений, - всё пройдёт, всё пройдёт, но счастье моё, милый друг, счастье моё останется - в мокром отражении фонаря;
в осторожном повороте каменных степеней, спускающихся в чёрные воды канала;
в улыбке танцующей четы, - во всём, чем Бог так щедро окружает человеческое одиночество..."
Набоков В.В.

---

оляля...

Надо меньше пить, пить надо меньше... (с)

---

17.12.2009 в 20:00

Пишет  плюшевая.:

- В чем секрет Вашего успеха?
- Два слова
- И, какие они?
- Правильные решения.
- И как же вы делаете правильные решения?
- Одно слово.
- И какое это слово?
- Опыт.
- И как вы получили опыт?
- Два слова
- И какие они?
- Неправильные решения.

---

ммм...

В общем, вы все и так знаете.

@темы: да, еще что-то, из графы "заметки"

---

Ааэх.

Вообще жить можно. Надо просто сесть писать.

Завтра семь уроков, с местам в карьер. Пара математики, история, английский, физика, литература, литература.

@темы: еще что-то, зло и дешево